И я решил, что обсудим после обеда, всё равно немного свободного времени там будет. Но когда относил грязную посуду, увидел Агафью Ефимовну, наливающую молока в блюдце Дёме, и вспомнил, что нужно идти к ней на перевязку.

— Мне когда к вам подойти? — спросил я.

В принципе в столовой уже никого из парней не осталось, и Агафья Ефимовна, накормив котёнка, теперь перекладывала остатки еды из больших кастрюль в маленькие. Немного же борща и пюре осталось — слопали почти всё! Интересно, куда она остатки денет?

Ответить Агафья Ефимовна не успела — на кухню зашли охранники, и она передала кастрюли им. А что, они тоже люди, тоже есть хотят.

Интересно, а преподаватели уже поели?

Но додумать свою мысль я не успел. Агафья Ефимовна махнула мне, мол, иди сюда, и я шагнул на кухню.

Мы с ней прошли мимо двух глубоких раковин и стола, где была составлена грязная посуда, мимо больших электрических плит, теперь уже пустых, к двери в подсобку, в которую в прошлый раз заходили с улицы. Она снова усадила меня за стол и велела дать ей руку. Я протянул. Она резким движением сдёрнула повязку.

Краснота и припухлость по сравнению с прошлым разом сильно уменьшились, но болезненность вокруг сохранялась.

Агафья Ефимовна принесла ступку, кинула туда кусочек чего-то сушёного, которое достала из контейнера, истолкла это что-то, а потом порошком засыпала мне рану. Сверху положила мазь на ватном тампоне и снова заклеила пластырем.

— Теперь быстро заживёт, — сказала она. — Иди на занятия.

Агафья Ефимовна потянулась убрать ступку в шкаф, а я автоматически пошёл не на улицу, а сунулся в кухню, откуда в этот раз пришёл. И там…

Короче, я вообще замер на пороге, потому что на кухне мыли посуду зеленоглазая рыжуха и она — моя фиалковоглазая красавица.

— Куда пошёл! Иди на улицу — крикнула Агафья Ефимовна, но было поздно — я уже увидел девушек.

Агафья Ефимовна довольно жёстко взяла меня за плечи, развернула и вытолкала из подсобки.

Я стоял на крыльце и улыбался, как дурак. Девушки были живы! Обе! С ними ничего плохого не случилось! И они сейчас помогали Агафье Ефимовне, то есть, были рядом.

О том, что это те самые девушки, из-за которых я попал сюда, я даже не думал в этот момент. Это всё было не важно, потому что я вспомнил, как выбирал, какие губы поцеловать первыми. Моё сердце стучало, и я мысленно целовал фиалковоглазую. Целовал, целовал… А она розовела от смущения и прикрывала пушистыми ресницами свои такие красивые глаза. И светилась…

Я был счастлив, и этим сказано всё.

Очнулся я, когда Агафья Ефимовна вышла вслед за мной на улицу, повернула меня к себе и, заглянув в глаза, грустно сказала:

— Забудь её!

Я покачал головой — нет!

— Нужно, мой мальчик. Не она твоя судьба.

Я снова покачал головой — нет!

— Зачем я попросила Гришу дать мне помощниц, — горестно вздохнула Агафья Ефимовна. — Лучше б сама всё делала, не переломилась бы.

Она была так расстроена, что я даже растерялся. Я погладил её по руке и сказал:

— Не переживайте, всё будет хорошо.

И теперь уже Агафья Ефимовна покачала головой.

— Не будет. Ты теперь для Мораны как лакомый кусочек, она теперь тебя учует сразу же. Что я наделала… Последней надежды нас лишила…

Я растерялся. Конечно, наша кухарка несла откровенный бред, но не бросать же её в таком состоянии, тем более, я видел — она едва стоит.

Я помог ей сесть на крыльцо и спросил, про какую надежду она говорит?

Агафья Ефимовна ласково посмотрела на меня, будто я её сын родной и усадила меня рядом.

Конечно, мне нужно было идти на занятия, наверняка все уже там, но как уйти, как бросить женщину, когда она такая расстроенная?

— Которая хоть? — спросила Агафья Ефимовна.

— Тёмненькая, — ответил я и почувствовал, как в душе запели райские птицы.

— Маринка, значит… — тихонько произнесла Агафья Ефимовна, потом покачала головой и начала негромко рассказывать: — Когда они пришли к нам в село, я сразу поняла, что не добрые это люди. Чутьё у меня… А она красавица, все по ней сохнут… Вот и братья попали под колдовские чары. Всё вокруг пришлой хвосты распускали, да промеж собой кобенились. Поздно я поняла, что это Морана была! Ох, поздно. Родителей к тому времени не стало, да половина селения вымерло. А как поняла, то пошла в кузню к брату, взяла огонь да подожгла дом, где поселились пришлые. Хотела всё вокруг спалить, очистить пламенем, но Радим не дал. Подрались они тогда с Гришей. Гриша-то на мою сторону встал. А Радим ушёл с ведьмой с этой, с Мораной. Маринкой она представилась, когда они только пришли. Представляешь? Маринкой! Напоследок ведьма прокляла нас с Гришей, что увидим мы гибель мира. Да только Перунов огонь сказал, что в самом конце появится человек, который бросит вызов Моране и победит её в честном бою. И будет этот человек чист душой.

Я долго просидел рядом с Агафьей Ефимовной. Много чего она мне рассказала. Кое-что из этого полная чушь. Получалось, например, что они с Григорием Ефимовичем живут уже по полторы тыщи лет! Чего только расстроенная женщина не придумает.

Но самое главное, я теперь знал, как зовут мою фиалковоглазую — Маринка, Марина, Мариночка. Я готов был повторять это имя снова и снова. И пофиг на Морану, сказки это.

Когда, наконец, я смог оставить Агафью Ефимовну и отправиться на занятия, прошло немало времени. Занятия были уже в самом разгаре. Народ учился стекать с острия атаки. Они работали в тройках, все, даже кадеты, и только Арик с Ильёй тренировались вдвоём.

Суть тренировки, насколько я успел понять, заключалась в том, чтобы увидеть направление атаки и сместиться по косой линии, как по стороне треугольника, острый угол которого и есть остриё атаки. Получалось, чем сильнее атака, тем легче с неё стечь, главное, успеть. А если не успеваешь стечь, к примеру, атака внезапная и короткая, то достаточно увидеть внутри себя, как стекаешь с острия, и тогда удар пройдёт по касательной, и ущерб будет меньше.

Боря глянул на меня и хмуро спросил:

— Где был?

Я промолчал. Не мог же я всем тут рассказать, что успокаивал нашу кухарку. Понятно, что воспримут, как отмазку. Причём, отмазку так себе.

Не дождавшись от меня ответа, Боря спросил:

— Куда идти знаешь?

Понятно куда, в комнату наказаний.

Я развернулся и пошёл. Конечно, я как бы и не очень виноват, не мог же я бросить Агафью Ефимовну. И прикрываться женщиной тоже не мог. Поэтому спокойно принял свою судьбу.

Артём догнал меня уже у самой комнаты наказаний. И когда открывал дверь, сказал:

— Зря ты опоздал. Там и так сейчас обстановка напряжённая, а тут ты ещё.

— А что я? — пожал я плечами. — Я тут не причём.

И спокойно направился к цепям. И так же спокойно протянул Артёму руки. Я абсолютно не чувствовал своей вины и в то же время, готов был принять наказание, потому что оно справедливое — на занятие-то я опоздал.

Он с некоторой неуверенностью взял наручники, наверное, вспомнил, как они отцепились в прошлый раз. Мы с Артёмом посмотрели в глаза друг другу, и он решительно защёлкнул их на моих запястьях. Подождал немного и пристегнул ошейник.

И снова, едва он подошёл к двери, как наручники, и ошейник расстегнулись. Сами. Словно не желая наказывать меня.

Артём совсем не удивился. Он кивнул и сказал, что хоть и без цепей, но я должен буду пробыть тут некоторое время, иначе дисциплину держать сложно будет.

Я не протестовал. Потому что по большому счёту Артём был прав. Я тут же сел на пол, показывая готовность отбыть положенный срок.

— Я не буду тебя закрывать, — сказал Артём напоследок. — Но ты не выходи пока, хорошо?

Я кивнул. Я всё понимал. Надо, так надо. Всё справедливо — я действительно нарушил дисциплину, и я действительно не мог поступить иначе.

Артём вышел, а я вспомнил Марину, как она в коричневом клеёнчатом переднике и в жёлтых резиновых перчатках протирала пенной губкой грязные тарелки окунала их в воду и перекладывала в соседнюю раковину, где её рыжая подруга ополаскивала тарелки уже чистой водой и складывала в сушилку для посуды.